Сыто по уши
Когда-то это было кухней подстанции. Теперь просто курилка с двумя электроплитами, на которых готовят еду для привязавшихся лет десять назад к коллективу скоряков собак: Карине, некой помеси двортерьера и Чау-Чау, Шурупа и Рыжего. В мире с ними живёт и старая кошка с оборванным ухом по имени Машка.
Высокие запылённые окна с обшарпанными рамами. Грязно-оранжевый от курева, потрескавшийся потолок. Расшатанный диван с прожжённой обивкой, на котором сижу я, и, стряхивая пепел в банку из-под зелёного горошка, гляжу на себя в большое, заляпанное побелкой зеркало у стены напротив.
Вот мои старые, купленные почти шесть лет назад, после автостопа берцы, сбитые о сотни ступенек загаженных подъездов. Чуть выше - немного великоватые утеплённые штаны со светоотражающими полосками, поблёскивающими в полумраке. На левом колене всё ещё не высохшее пятно перекиси водорода, которой я час назад остервенело затирал тёмные, расплывающиеся пятна крови. Брали наркомана, которого кто-то ударил заточкой под лопатку.
Кисти рук, съеденные обострившейся экземой и частым ношением перчаток. В одной дымит сигарета, другая придерживает кружку очень крепкого, очень сладкого и очень горячего чая.
Тёмно-зелёная, двадцатилетней давности рубаха (тогда на скорой появилась первая форменная одежда) с несуразными, огромными пуговицами. Боковые карманы оттягивают флаконы перекиси, личный венозный жгут, шприцы и бинты, смятые пары перчаток. На грудном кармане аккуратно и прочно пришит круглый шеврон с красным крестом и надписью "Скорая помощь Екатеринбург". Аккуратно и прочно он пришит одногруппницей, которой я сказал, глядя на её труд: "Охуеть. Спасибо. Думаю, он будет держаться даже когда меня будут вперёд ногами с подстанции выносить." Мне показалось это забавным.
Помятая синяя куртка с высоким воротом, защищающим от ветра, когда приходится по десять минут стоять у подъезда или бродить по пустырю в поисках "лежит без сознания". Те же светоотражающие полосы и гордая надпись "скорая помощь" во всю спину, которую, как-то раз, тяжело вздохнув, передразнила фельдшер с детской бригады: "Скорая немощь, вот мы кто!"
Я не умею и не люблю бриться, поэтому вижу изрезанный подбородок. Впалые щёки и синяки под красными глазами. Отчего это? Хроническая усталость или злоупотребление этанолом во всех его видах? И то и другое, скорее всего. Длинные волосы перестал носить с тех пор как поступил в медучилище. Неудобно носить медицинский колпак. Теперь на голове что-то непонятное, всклокоченное с одной стороны от лежания в полудрёме на диване.
Тишину прерывает селектор.
- Шестьдесят три, на вызов, транспортная!
Ещё раз осматриваю свой хабитус*, усмехаюсь и иду к диспетчерской. Подходит врач, накидывая фонендоскоп на шею.
- Что там?
- Перевёртыш.
Шофёр уже идёт к машине, прикидывая как лучше подъехать.
Я пишу карточку и думаю. Этого ли я хотел? Добился ли? И сам себе отвечаю: "Да".
Квинтэссенция человеческих страданий, в которой ты принимаешь участие. Но ты невиновен.
Руки по локоть в чьей-то крови. Но ты никого не убивал. Вид крови вызывает маниакальный и хладнокровный интерес, желание делать что-то. Любое удачное, ловкое движение твоих рук - приводит в восторг, едва уловимый на месте, но остро ощущаемый немного позже. Дыхание смерти, клокочущее, затихающее, с густой пеной или вовсе отсутствующее - для тебя не символ и метафора, а реальность на ковре с восточным орнаментом и капли твоего пота, падающие на продавливаемую грудную клетку. Помутневшие глаза покойника - вот зеркало души, в которое всматриваешься внимательно и не видишь своего отражения.
Мы едем по трассе. Придерживаю рукой реанимационный комплект, огромную красную сумку. Салон каждые две секунды озаряется синим, бросая тень красного креста на стену. Над головой воет сирена, то короткая и тревожная, то длинная и пронзительная. Впереди замаячили спецсигналы ДПС, нас обогнала реанимационная бригада с "центра". Открывается дверь, мы выпрыгиваем в грязный снег трассы.
Врач, поправляя фонендоскоп на шее, кричит лейтенанту:
- Ну, где, пострадавший?
- Воооон там, но он, в принципе нормальный такой, адекватный.
- Ясно. Пошли.
*Внешний вид
Высокие запылённые окна с обшарпанными рамами. Грязно-оранжевый от курева, потрескавшийся потолок. Расшатанный диван с прожжённой обивкой, на котором сижу я, и, стряхивая пепел в банку из-под зелёного горошка, гляжу на себя в большое, заляпанное побелкой зеркало у стены напротив.
Вот мои старые, купленные почти шесть лет назад, после автостопа берцы, сбитые о сотни ступенек загаженных подъездов. Чуть выше - немного великоватые утеплённые штаны со светоотражающими полосками, поблёскивающими в полумраке. На левом колене всё ещё не высохшее пятно перекиси водорода, которой я час назад остервенело затирал тёмные, расплывающиеся пятна крови. Брали наркомана, которого кто-то ударил заточкой под лопатку.
Кисти рук, съеденные обострившейся экземой и частым ношением перчаток. В одной дымит сигарета, другая придерживает кружку очень крепкого, очень сладкого и очень горячего чая.
Тёмно-зелёная, двадцатилетней давности рубаха (тогда на скорой появилась первая форменная одежда) с несуразными, огромными пуговицами. Боковые карманы оттягивают флаконы перекиси, личный венозный жгут, шприцы и бинты, смятые пары перчаток. На грудном кармане аккуратно и прочно пришит круглый шеврон с красным крестом и надписью "Скорая помощь Екатеринбург". Аккуратно и прочно он пришит одногруппницей, которой я сказал, глядя на её труд: "Охуеть. Спасибо. Думаю, он будет держаться даже когда меня будут вперёд ногами с подстанции выносить." Мне показалось это забавным.
Помятая синяя куртка с высоким воротом, защищающим от ветра, когда приходится по десять минут стоять у подъезда или бродить по пустырю в поисках "лежит без сознания". Те же светоотражающие полосы и гордая надпись "скорая помощь" во всю спину, которую, как-то раз, тяжело вздохнув, передразнила фельдшер с детской бригады: "Скорая немощь, вот мы кто!"
Я не умею и не люблю бриться, поэтому вижу изрезанный подбородок. Впалые щёки и синяки под красными глазами. Отчего это? Хроническая усталость или злоупотребление этанолом во всех его видах? И то и другое, скорее всего. Длинные волосы перестал носить с тех пор как поступил в медучилище. Неудобно носить медицинский колпак. Теперь на голове что-то непонятное, всклокоченное с одной стороны от лежания в полудрёме на диване.
Тишину прерывает селектор.
- Шестьдесят три, на вызов, транспортная!
Ещё раз осматриваю свой хабитус*, усмехаюсь и иду к диспетчерской. Подходит врач, накидывая фонендоскоп на шею.
- Что там?
- Перевёртыш.
Шофёр уже идёт к машине, прикидывая как лучше подъехать.
Я пишу карточку и думаю. Этого ли я хотел? Добился ли? И сам себе отвечаю: "Да".
Квинтэссенция человеческих страданий, в которой ты принимаешь участие. Но ты невиновен.
Руки по локоть в чьей-то крови. Но ты никого не убивал. Вид крови вызывает маниакальный и хладнокровный интерес, желание делать что-то. Любое удачное, ловкое движение твоих рук - приводит в восторг, едва уловимый на месте, но остро ощущаемый немного позже. Дыхание смерти, клокочущее, затихающее, с густой пеной или вовсе отсутствующее - для тебя не символ и метафора, а реальность на ковре с восточным орнаментом и капли твоего пота, падающие на продавливаемую грудную клетку. Помутневшие глаза покойника - вот зеркало души, в которое всматриваешься внимательно и не видишь своего отражения.
Мы едем по трассе. Придерживаю рукой реанимационный комплект, огромную красную сумку. Салон каждые две секунды озаряется синим, бросая тень красного креста на стену. Над головой воет сирена, то короткая и тревожная, то длинная и пронзительная. Впереди замаячили спецсигналы ДПС, нас обогнала реанимационная бригада с "центра". Открывается дверь, мы выпрыгиваем в грязный снег трассы.
Врач, поправляя фонендоскоп на шее, кричит лейтенанту:
- Ну, где, пострадавший?
- Воооон там, но он, в принципе нормальный такой, адекватный.
- Ясно. Пошли.
*Внешний вид